Дело Локвудов - Джон О`Хара

Ему не нравилось, какой оборот принимали отношения его дочери с Джорджем Локвудом. Частенько ему просто трудно было свыкнуться с мыслью, что Лали ничем не отличается от своей матери, что она тоже женщина. В женственности самой Бесси Фенстермахер сомневаться не приходилось: доказательством тому служило не только наличие детей, но и то обстоятельство, что за долгие годы супружеской жизни Бесси проявила себя удивительно требовательной в любви. Когда они только что поженились, Бесси была другой — такой же, как все девушки из хороших семей. Так было сперва, потом она, конечно, быстро освоилась. Гарвей Фенстермахер полагал, что с Лали произойдет такая же перемена, что она женственна и, как только выйдет замуж, наверно, станет похожа на мать. Но Гарвей Фенстермахер не любил об этом размышлять и потому не очень задумывался. Он предпочитал видеть Лали такою, какой она была в пятнадцать лет, — с косичками и в матросском костюмчике, когда она не интересовалась еще мальчиками и не интересовала их сама. Впрочем, не в пятнадцать. В двенадцать. В пятнадцать лет и даже раньше, как сообщила ему однажды Бесси, Лали уже достигла зрелости. И зачем только дети так быстро растут и развиваются? Но они растут, такова природа.

Когда Бесси подала Лали и Джорджу Локвуду мысль о том, чтобы ограничиться уговором, не объявляя о помолвке, Гарвей Фенстермахер не очень возражал, думая, что это его мало касается. Уговор может остаться в силе, хотя это он еще посмотрит. Вреда от таких уговоров не бывает, если родители проявляют должную бдительность, а в этом отношении Гарвей вполне полагался на жену. Но вот кончилось рождество, и Гарвею Фенстермахеру неожиданно напомнили о том, к чему в конце концов такой уговор должен привести. В своей судебной практике он умел затягивать дела, придумывая для своего помощника-юриста дополнительные задания по выяснению тех или иных обстоятельств, но в семейной жизни это оказалось сложнее. Бесси давила на него, требуя согласия на помолвку. Она желала выдать Лали замуж за сына Локвуда и не хотела, чтобы Гарвей этому мешал.

— Мы же его плохо знаем, — жаловался Гарвей.

— Мы, может быть, и плохо знаем, но я знаю его достаточно. Я наводила о нем справки. Могу держать пари на что угодно: он не хуже тех, что живут в Лебаноне, если не лучше. У его отца капитал в несколько миллионов, а мать — из рихтервиллских Хоффнеров. Не вмешивайся, Гарвей, и не ломай счастья Лали.

— Яне имею ничего против этого парня, но к чему такая спешка?

— Какая спешка? — удивилась Бесси. — Спешка была летом, когда я предложила им уговориться и подождать. Теперь срок соглашения истек, пришло время помолвки. Таких парней, как Джордж Локвуд, не натрясешь с дерева, когда тебе захочется. Ты бы слышал, как о нем отзывается Дэвид. Он говорит, что Лали здорово повезло. Дэвид почитает за честь, если Джордж Локвуд уделяет ему внимание, — вот как высокого он его ценит.

— Если они так дружны, то, может быть, он сделает что-нибудь для Дэвида?

— Это тебе не твоя политика, Гарвей. Не фокусничай. Дай Лали обручиться и выйти замуж.

Ну что ж, если Бесси так настроена, он не станет перечить. Кое в каких вещах она здорово разбирается, так что если Лали готова к замужеству, то пусть ее мать и берет на себя всю ответственность. В каком-то смысле он распрощался с Лали, когда ей исполнилось пятнадцать лет. Или двенадцать. Сказать по правде, он не знает эту молодую женщину, утверждающую, что она любит Локвуда. Пусть выходит замуж, уезжает и потом народит ему внуков. Внуки — дело хорошее. Они забавны, эти карапузы.

Так обстояло дело до того дня, когда Джордж Локвуд пришел официально просить руки Лали. Гарвей Фенстермахер старался быть покладистым, старался как только мог, но Локвуд погладил его против шерсти.

Выговор у этого парня не пенсильванский, одежда слишком добротная для студента-старшекурсника и манеры какие-то искусственные. Вроде одного из тех приезжих адвокатов, что выступают в суде Гарвея Фенстермахера по делам Железорудной компании. Все у них слишком хорошо продумано, ведут они себя вызывающе вежливо, и, если суд решает не в их пользу, обязательно подают апелляционную жалобу. Для них суд Фенстермахера — нечто вроде промежуточной станции железной дороги «Форт-Пени, Рихтервилл, Лантененго», а сам Фенстермахер — не судья, а адвокат на суде или истец по собственному делу. Да, Джордж Локвуд погладил Гарвея Фенстермахера против шерсти, и ссора с ним из-за Дэвида и его членства в принстонском клубе была неизбежна. Однако ссора могла произойти и по любому другому поводу, и Гарвей, честно признавшись себе в этом, встревожился.

Он сделал вид, что ничего не произошло, но чувствовал себя лицемером, жалким человеком. Если можно найти оправдание тому, что он собрался сделать, то он этим оправданием воспользуется; но и при отсутствии такового он твердо решил помешать Локвуду жениться на Лали.

К концу второй недели после того воскресенья, когда произошла ссора, у Гарвея Фенстермахера были уже все нужные оправдательные доводы, а сладость победы над Бесси придала доводам еще больше убедительности. Бесси, сама того не сознавая, дала ему в руки оружие — оно оказалось тут, в Лебаноне.

Возвращаясь из суда домой, Гарвей Фенстермахер всегда шел той улицей, где находилась кондитерская и кафе-мороженое Вика Хоффнера. Иногда он заворачивал туда купить брикет мороженого или коробку конфет. Торговля Вика шла хорошо, он считался добрым масоном и богобоязненным прихожанином протестантской церкви, хотя в доме Фенстермахера и не бывал.

— Добрый день, Вик.

— Добрый день, судья. Полфунта миндаля, фунт шоколадной нуги. На день раньше сегодня. В воскресенье гости?

— Угу. Гости. Можешь уделить мне минутку, Вик? — У них вошло в обычай беседовать с глазу на глаз о масонских и церковных делах. Они прошли в глубь лавки и уселись в плетеные кресла.

— Здесь нам никто не помешает, — сказал Хоффнер.

— Ты состоишь в родстве с семейством Локвудов, что живут в округе Лантененго? — спросил Фенстермахер.

— В дальнем. Только в дальнем. Я знаю семейство, которое ты имеешь в виду. Этот парень приходил сюда с Лали. Его мать — из рихтервиллских Хоффнеров. Аделаидой зовут. Ее отец и я — двоюродные братья. Муж ее — Авраам Локвуд. Я был на их свадьбе. Они поженились, точно не помню, лет двадцать пять назад.

— Расскажи мне про них все, что можешь.

— Ну что тебе сказать?.. У Леви Хоффнера, моего двоюродного брата, было шестеро детей, и он был человек состоятельный. Не помню, чтобы он очень радовался, когда Аделаида выходила за Локвуда замуж, как бы тот ни был богат. Ну что еще… Ах, да! Отец Авраама Локвуда был родом… точно не помню откуда. Знал, но забыл. Одним словом, отец Авраама Локвуда убил какого-то парня. Средь бела дня.

— Убил парня?

— Застрелил. И попал под суд. В архивах Гиббсвилла должны быть материалы. Ведь в Гиббсвилле — вся администрация округа Лантененго, так?

— Да. В тех местах можно всего ожидать. Меня это не удивляет.

— Меня тоже. Там в шахтерских поселках убивают после каждой получки. Их называют ирландскими Молли Мэгвайерсами.

— О, конечно, я слышал про них.

— Так вот: Локвуд остался на свободе, но потом убил еще одного человека. Хотя нет! Все наоборот. Когда он убил первого, этого не могли доказать. Кажется, Леви так рассказывал. А после второго убийства его потащили в суд. Но он сумел выкрутиться.

— Это был отец Авраама Локвуда? Дед того парня, что приезжал к Лали?

— Точно, но это еще не все. Было и другое, чего Аделаида до свадьбы не знала. Дай немного подумать… Ну да! Сам-то Авраам Локвуд — ничего, а вот его мать была вроде ненормальной. И сестры тоже. От сестер им пришлось избавиться. Ну да! Теперь вспомнил. Одну из сестер отправили в сумасшедший дом, а другую держали дома, пока не сыграли свадьбу.

— А мать?

— О ней кого-нибудь еще расспроси, Гарвей. Про нее я плохо помню. Знаю только, что она была малость того. Это говорят так, когда у человека с головой не в порядке.

Гарвей Фенстермахер кивнул.

— Жена твоя об этом знает?

— Нет. Тогда я еще не был женат, а потом о Локвудах как-то разговор не заходил.

— Раз она до сих пор ничего не знает…

— Я же не сплетник, Гарвей. Так что не волнуйся.

Для того чтобы добыть в судебных архивах округа Лантененго нужные материалы, требовалось много времени. К тому же Гарвею Фенстермахеру не очень-то и хотелось посылать своего доверенного юриста за сведениями о человеке, который собирался стать его зятем. Да и зачем? Официальные документы ему не нужны. Достаточно и того, что ему сообщил Вик Хоффнер. Цель уже достигнута. Он сел в поезд, доехал до Рединга, а оттуда отправился в Шведскую Гавань.

Контора Авраама Локвуда помещалась в небольшом одноэтажном кирпичном здании в деловой части Шведской Гавани. На парадной двери висела медная табличка, окна были занавешены темно-зелеными шторами на кольцах, которые свободно передвигались по медным карнизам, скрывая от взоров пешеходов внутренность помещения. Надпись на табличке гласила: «Локвуд и Кь». Осн. в 1835 году». Вход выглядел весьма внушительно. Посетители, открыв дверь, оказывались перед загородкой из полированного орехового дерева, напоминавшей о том, что без доклада входить не полагается.